Победу уже все ждали. Знали, что бои идут уже в Берлине. И вот сообщили... «К сельсовету... к сельсовету...» Это народ стали созывать на митинг. Все и радуются, и плачут. Слово дают Петру Иванычу Голиченкову, он поздравляет, мы шныряем между взрослых...
И это ощущение Победы было таким психологическим всплеском, какого, пожалуй, не было больше в моей жизни.
Люди надеялись, что после Победы жизнь изменится к лучшему. Они не думали, что и голод, и репрессии будут продолжаться.
Приходили в деревню те, кто был в немецком тылу – никуда не могли устроиться, их не брали на работу. Помню такого щупленького взъерошенного мужичка, который возникал, огрызался, пьянствовал...
Батя (мой отчим) прошёл войну. Два брата у него погибли. У меня погиб отец. У него погибло три брата. У мамы родной брат (дядя Исаак) погиб, он был начальником вокзала в Белостоке.
Вот так прошла война только по одной нашей семье.
Особо хочу рассказать о деде Белове, отце моего отчима. Это был совершенно уникальный дед. Он крестьянин до мозга костей. (В этом селе очень многие носят фамилию Беловы).
У него было четыре дочери и три сына. Он закончил два класса церковно-приходской школы. Но всех русских писателей он называл по именам-отчествам. Он в этой деревенской глухомани читал невероятно много. Он цитировал Александра Сергеевича Пушкина целыми кусками.
Впервые я от него услышал такую вещь... Он меня почему-то звал не Аркаша, а Аркася. «Аркась, у Льва Николаевича ведь как сказано: «Дубина народной войны поднималась и опускалась... Поднималась и опускалась...» Я потом это только от школьного учителя услышал.
Александра Николаевича Радищева на каждом углу цитировал.
Причём, обычный деревенский дед. Он и матерщинник был, если надо, он и скажет как следует. А когда мой дядя Рудольф приезжал из Ульяновска к нам в деревню, я их заставал за интересными беседами. По принципу «Чемберлен – наш человек или не наш человек». Причём, споры о политике у них были колоссальные.
В это время бабка (его жена) шуровала в печке, пекла блины или оладьи. И вот они спорят-спорят... Дед: «Нет, позволь, позволь... нет, ты позволь, позволь...» И вдруг, без всяких запятых, бабке: «Аксинья, позволь оладушку».
Я ему как-то говорю: «Дед, как вы до революции жили без Советской власти?» (Мои октябрятские и пионерские закидоны). «Как вы жили вообще?! Это же кошмар какой-то был!» Он понимал, что я ребёнок, что он мне мог тогда сказать... А потом всё-таки сказал: «Аркась, какая власть ни на есть, а всё насилие». Вот такую мудрую вещь он мне сказал.
Я не унимался: «Дед, ну ты мне скажи: когда вы лучше всего жили?». Он говорит: «Знаешь когда. После революции. Но до колхозов».
Им же тогда землю дали. И ещё ничего не отняли. А помногу работать им было привычно. И жить своим хозяйством у них тогда вполне получалось. Правда, многих таких хозяев потом посчитали кулаками...
Километрах в двух от села Должниково проходит железная дорога, там есть Должниковский разъезд. С этого полустанка люди ездили в Инзу и в Ульяновск.
И однажды там произошла авария, сошёл с рельсов и опрокинулся огромный товарняк, который вёз боеприпасы. (Это, наверное, уже 45-й год, уже после Победы, мне уже девять лет). По нашей российской дурости или нерасторопности там не была выставлена охрана. Все эти ящики высыпались, а в них: разного рода снаряды и всякого вида упаковки пороха. В шёлковых мешочках порох – белёсо-желтоватыми крупинками навроде пшена. Потом был порох в виде чёрненьких квадратиков (на вкус возьмёшь – сладковатые), в виде круглых шайбочек, в виде белых и чёрных макаронин.
Короче говоря, мы натаскали боеприпасов! Мы этим порохом стали печку растапливать. Когда он не упакован герметично в снаряде или патроне, порох не взрывается, а просто спокойно горит.
Мама не знала, но у меня на чердаке был такой арсенал, что я мог держать круговую оборону. Для нас пацанов, это было счастье.
Потом мы стали делать поджиги. Деревянное ложе, туда укладывали и закрепляли медную трубку, делали в ней напильником поперечный надрез. Закладывали со ствола порох, толкали пыжи, разные железки, кусочки свинца... На эту прорезь в трубке насыпали опять же порох и спичкой поджигали.
Бах! И било так, что всякие банки и шапки, которые мы подвешивали, разлетались вдребезги. (Мы не отдавали себе отчёта, насколько всё это было опасно. А взрослые относились к этому довольно-таки снисходительно).
Пороху набрала вся деревня! Охраны не было несколько недель, и все успели нахапать. Девчонки из этих шёлковых мешочков стали делать и вышивать изумительные платочки. («Дарю сердечно, помни вечно» и всё такое прочее).
Ходили мы в школу. Друзья мои многие ходили в лаптях. Мой друг Вася, о котором я рассказывал, ходил в лаптях. У него была кличка Старик.
Но самое интересное вот что. В начальную школу ребята приходили с хуторов и выселок – за несколько километров. Приходили и занимались. Особенно трудно было в весенне-осеннее время, в распутицу. Как сейчас помню, они к валенкам или лаптям привязывали такие деревянные колодки – чтоб быть повыше, не месить особо грязь и не мочить ноги. Приходили в школу и эти колодки снимали.
А средняя школа (десятилетка) была уже только в Базарном Сызгане, там был интернат, старшие ребята жили и учились там.
У нас в начальной школе топили плохо, дров было мало. Носили с собой чернильницы-непроливайки, так вот чернила в классе замерзали, мы их отогревали или в руках, или запазухой.
Так вернёмся к этому эпизоду с боеприпасами. Миновало лето, пока наконец-то догадались выставить охрану. Эти снаряды стали перевозить на другую сторону деревни в лес. И ходили по дворам военные, предупреждали, что в такое-то время в лес не заходить. Боеприпасы складывали в ямы и подрывали. Стёкла дребезжали во всей деревне.
И продолжалось это довольно долго. Целый битком набитый состав, ты можешь себе представить, сколько там было всего?!
Потом в этих местах мы видели целые рощи деревьев, побитых осколками.
В этих взрывах прошла осень, наступила зима. А по весне остатки не до конца убранных боеприпасов снова обнажились на земле. И вот однажды мальчишки, мои ровесники, говорят: «Аркаш, пошли на железку, там снаряд нашли». Что меня остановило, я даже не знаю, но я не пошёл. Они отправились втроём, причём, один из них приехал к бабушке в деревню.
Как потом один из них рассказывал (он ещё пожил несколько часов), они стали из снаряда выкручивать боеголовку. А он так устроен, что при умении это можно было сделать. Но снаряд пролежал на земле зиму, что-то там заржавело или не знаю, что произошло, но выкрутить у них не получилось. Тогда они взяли какой-то камень, один сел на снаряд верхом, чтоб он не шатался, второй стал по снаряду стучать, а третий (который ещё потом пожил), говорит: «Подождите, я спрячусь».
Он побежал по насыпи наверх, чтобы на ту сторону перебежать, до верху не добежал, когда снаряд взорвался. От двух мальчишек не осталось ничего, а третьего всего изрешетило осколками.
Видимо, люди услышали взрыв, прибежали, доставили мальчишку в больницу, он был в сознании, всё это рассказал и прожил ещё несколько часов.
Я мог с ними там оказаться. Это была весна 1946 года.
***
Прочитать все воспоминания Аркадия Егуткина можно по ссылкам:
Аркадий Егуткин 1936 г.р. Часть 2: Село Должниково Базарносызганского района во время войны
Аркадий Егуткин 1936 г.р. Часть 3: Жизнь после Победы
Аркадий Егуткин 1936 г.р. Часть 4: Воспоминания об Ульяновске 1940-1960-х
***
Аркадий Ефимович Егуткин, профессиональный живописец. Окончил художественный факультет Московского полиграфического института. Народный художник России, почётный гражданин города Ульяновска. В 1995-2012 годах избирался председателем правления Ульяновской региональной организации Союза художников России. Участник областных, зональных, республиканских, всесоюзных и международных выставок.
Вместе с супругой Галиной Константиновной воспитали дочь Анну, имеют четверых внуков и десять правнуков.
***
Источник: Антология жизни. Геннадий Дёмочкин "Девчонки и мальчишки" Семеро из детей войны. Ульяновск, 2016 г.
Геннадий Демочкин "Девчонки и мальчишки". К читателю